Рубрика: Публицистика

О саммитах глав великих держав стоит понимать следующее: они были не всегда, и не всегда же будет в них нужда.

Фараон Рамсес II не встречался с царём хеттов Хаттусили III, но это не помешало им заключить эпохальный мирный договор. Царь персов Камбис II не встречался с фараоном Псамметихом III как с равным; их встреча состоялась против воли последнего, когда Камбис заявился в Египет во главе огромной армии, взял Мемфис и сам короновался фараоном. Ни один из римских императоров не встречался ни с одним из иранских шахов – до Валериана, который поневоле встретился с Шапуром, угодив к нему в плен; Шапур использовал спину императора как скамейку, когда садился на коня. Какой уж тут саммит!

Когда Ираклий уничтожил узурпатора Фоку, взошёл на трон в Константинополе и послал шаху Хосрову II богатые дары, тот велел убить послов; за 18 лет чудовищной войны, которая полностью изменит мир и проложит путь исламу, император с шахом ни разу не встретились, чтобы уладить дело миром. Другой император, Иоанн Цимисхий, встретился с киевским князем Святославом, но это не был “саммит” равных: это была встреча повелителя великой православной империи с язычником, степным разбойником, у которого и государства-то не было, но который слишком далеко зашёл и был удачлив; характерно, что вскоре после этой встречи, крайне лестной для Святослава, его убили другие степные разбойники, печенеги. Василий II, сменивший Цимисхия, никогда не встречался с болгарским царём Самуилом, потому что разговаривать им было не о чем: Василий хотел видеть Болгарию частью Империи, а Самуил сопротивлялся, как мог и пока мог. Четыре века спустя, в эпоху агонии Византии, роли переменились: Мануил II предпринял ряд “саммитов”, скитаясь по европейским столицам и прося у латинян, недавних варваров, помощи против неумолимо наступающих турок-османов. В Европах василевса принимали по его достоинству, но помощи не оказали. Уже при его сыне Константинополь будет взят османами.

В эпоху Ренессанса “саммиты” расцвели, их было много, и они были прекрасны – всё больше праздники величия и самолюбования, чем переговоры: достаточно вспомнить “Поле золотой парчи” Франциска I и Генриха VIII. Но толку от них было мало. Ни один из саммитов короля Франциска и императора Карла V не предотвратил ни одну из Итальянских войн. Филипп II, сын Карла V и муж английской королевы Марии Тюдор, даже не попытался лично встретиться с её сестрой, новой королевой Елизаветой, прежде чем посылать к берегам Британии свою “Непобедимую Армаду”. Царь Пётр I, будучи проездом в Париже, встречался с юным королём Людовиком XV и даже держал его на руках; следующий раз глава России появится в Париже лишь 100+ лет спустя, это будет Александра I во главе победоносного русского воинства.

Наполеон, однако, встречался со многими европейскими правителями, в чью “братскую” семью он так тщетно надеялся вписаться. Но ему не довелось общаться лично ни с британским королём Георгом III, ни с кем-либо из премьер-министров; знаменитая карикатура, на которой Уильям Питт-младший и Наполеон делят мир, всего лишь аллегория. Хуже того, за все годы борьбы американских колонистов за свои права ни Георг III, ни бывший в то время премьером его единокровный брат Фредерик Норт даже не пытались выслушать их лидеров, понять и осмыслить позиции. Первая встреча короля Великобритании с президентом США состоялась больше чем через сто лет, это были Георг V и Вудро Вильсон.

Но саммитов с Лениным у западных лидеров не было. Сталин также не встречался ни с кем из президентов США и премьеров Британии – до Франклина Рузвельта и Уинстона Черчилля; возможно, и с ними не встретился бы, если бы не мировая война.

Войну пытался предотвратить премьер-министр Невилл Чемберлен. Но его саммиты с Гитлером эту войну лишь отдалили, на год-два. И дело тут не в слабости премьера как политика, отнюдь, и не в “умиротворении агрессора”, которое определяется постфактум, не тогда, когда ещё есть шанс на мир. Проблема в том, что если колоссальный маховик истории набрал обороты, то никакому саммиту его уж не остановить. И даже двум, трём саммитам подряд. Причины крушения мира следует искать не в неудачных саммитах конца 1930-х годов, а в обманчивых триумфах и гибельных решениях конца 1910-х.

Большим любителем саммитов и верхушечной дипломатии был иранский шах Мохаммед Реза. Он встречался со всеми американскими президентами от ФДР до Джимми Картера и со всеми советскими лидерами от Сталина до Брежнева. Но это не помогло ему избежать революции. Когда кажется, что всё и вся определяется на встречах “наверху”, то поневоле забываешь о народах, а в действительности именно они в конечном счёте и решают всё.

Вторая половина ХХ столетия – золотой век встреч на высшем уровне! В особенности, семидесятые-восьмидесятые годы, когда именно от таких встреч в буквальном смысле зависели судьбы мира. Я отлично помню это время, эти саммиты: мы ждали их, затаив дыхание. Развитые средства транспорта и коммуникации уже позволяли лидерам ведущих государств проводить саммиты быстро и оперативно, не тратя, как в былые времена, недели и месяцы на путь к месту встречи.

Что же произошло потом, уже в нашем столетии? Почему значимость саммитов резко упала? Очевидно, по трём причинам.

Во-первых, коммуникации развились настолько, что для личной встречи и не обязательно встречаться в одном месте. Чтобы посмотреть друг другу в глаза, достаточно видеоконференции по интернету.

Во-вторых, изменились весовые категории держав, а главное, их представления об этих категориях, о собственном весе и роли в мире. Франциск I и Генрих VIII, Иосиф II и Екатерина II, Никсон и Брежнев, ещё даже Рейган и Горбачёв – встречались как равные. А Клинтон и Ельцин – уже нет! Это положение так просто не изменишь.

И в-третьих: саммиты утратили свой прежний смысл, но не приобрели новый. Говорить, по сути, не о чем. Позиции сторон заранее известны, они определяются не личными пристрастиями и желаниями лидеров, а таким многообразием сложнейших факторов, от исторической матрицы до общественного мнения, что почти не оставляют поле для манёвра, политического компромисса. Проще говоря, дух времени таков, что Байден, даже если бы он мог и сам хотел, не в состоянии сыграть роль Рейгана, а Путин – Горбачёва. Потому и нет сегодня никаких мемасиков “Байден и Путин делят мир”, что сегодняшний мир разделить невозможно – он уже разделён и расколот, и как, и когда, и в каких диспозициях сложится заново, решит только история.

Саммит в наше время – ритуал деэскалации. Что тоже важно и необходимо, и намного лучше, чем ничего. Разговаривать друг с другом, понимать позиции и находить решения скопившихся проблем – важнейший долг ответственных политиков.

Не случайно “Саммит” – по размеру небольшой, но по содержащимся в нём смыслам очень важный текст из ряда продолжений моего цикла “Божественный мир”. Я рекомендую “Саммит” всем любителям истории, политики и дипломатии.

Ровно в этот день 30 лет назад проходил “общенародный референдум” о сохранении СССР.

В моей биографии есть эпизод, для меня один из самых памятных и важных, когда я сделал всё, что мог в тех обстоятельствах, для спасения своей страны. Я был в ту пору молодым политологом и журналистом, и накануне референдума написал статью, направленную против тех, кто Советский Союз с упоением разваливал.

Статья была огромной, и казалось, у неё нет шансов быть опубликованной: газетная площадь в те времена ценилась на вес золота. Но это произошло, и тогда статью 20-летнего аспиранта читал и обсуждал весь город. Помню, я, простой советский аспирант из саратовской провинции, шёл по своему институту, и на меня оглядывались, за моей спиной шептались – никогда такого не было со мной, ни до, ни после.

Но опубликовали, к сожалению, постфактум, когда референдум уже прошёл. Во-первых, потому что не верили, что “какой-то мальчишка” способен вот такое написать. А когда всё же поверили, прочли и прониклись – побежали в обком партии “согласовывать”, на это тоже ушло время. Партократы местного розлива, как всегда, всего и вся боялись – это время также потеряли. И так у нас всегда: когда нужно во что-то, в кого-то поверить, не верят; когда нужно просто взять и сделать, не делают; а когда спохватываются – всё, поздно, момент упущен!

Стараясь поймать уходящее время, иные из нас пишут нелепые “альтернативки”, отправляют горе-героев, попаданцев, чтобы те спасли советскую империю. Это не более чем рефлексии, вы же понимаете. Так не спасёшь ничего, кроме обманчиво уютного мирка иллюзий, да и тот – на краткий миг. Глядя на ролевиков, играющих в “спасение СССР” сегодня, лучше понимаешь, почему Союз распался и насколько всё в истории закономерно.

Вопреки распространённым – антиисторичным – заблуждениям, крушение нашей великой державы не было одномоментным актом; нет, подобно падению Римской империи, оно растянулось более чем на столетие, если отсчитывать этот процесс с первой русской революции 1905-1907 гг. 1991 год – лишь один из его наиболее заметных пиков; сам процесс продолжается и поныне, чередуя подъёмы с откатами. И конца ему пока не видно; он будет продолжаться до тех пор, пока наша империя не соберётся вновь, как это не раз в истории бывало с Римской.

А ту свою статью я отыскал, сфотографировал и заново расшифровал, см. текст ниже. Сам понимаю, читать такое сегодня, 30 лет спустя, странно: всё кажется слишком далёким, наивным, напрасным. Конечно, теперь, с высоты этих прожитых лет, многое бы написал иначе. И идеи для будущего были бы совсем другими – собственно, они и есть, см. мой “Божественный мир”. Но из песни слова не выкинешь! Для меня это важнейший памятник эпохи, моя капсула времени, привет из бурной перестроечной юности, когда вся жизнь была впереди, и она сложилась бы совсем иначе, сохранись СССР. Так что – пусть будет.

=====

Демократизация и демократы

В Ы Б О Р

ОТ АВТОРА. У меия большая к читателям просьба: не воспринимать имеющиеся в статье оценки и выводы как попытку кого-то развенчать, изобличить в чем-то, а кому-то — подыграть. Нет, моя цель другая: я хотел бы, и надеюсь вместе с вами понять наших лидеров и политические силы, осознать, что несут они нашему обществу — благо или страдание. Чтобы слепо следовать за кумиром, чтобы столь же слепо кого-то ненавидеть не нужен разум, данный людям от Бога. Разум, природный здравый смысл нужен, чтобы наконец поверить не в лидеров — в себя, в свои силы, свои способности построить нормальную, достойную нашего великого народа жизнь, распознать сквозь пелену демагогических фраз и лозунгов истинных и мнимых друзей народа, не допустить, чтобы на великих испытаниях, выпавших на нашу долю, наживались ловкие обманщики, любителя великих авантюр, спекулянты от политики.

СЕГОДНЯ, после 6 лет перестройки, миллионы людей, поставленные пе ред выбором, находятся в смятении и неуверенности: кого слушать? Кому верить? Некоторым, правда, и так все ясно. Перестройка, вещают они, — никакая не революция и не реформа, а не более, чем попытка правящего класса сохранить существующий тоталитарный режим, слегка подправив его фасад. С теми или иными вариациями эта точка зрения господствует в нынешнем демократическом лагере, откуда уже вовсю летят раскаленные добела стрелы в «перестройку — обман народа». Расчет здесь простой: разве рядовой советский человек, измотанный всеобщим дефицитом, неуверенностью в завтрашнем дне, не скажет сам себе: а что дала нам эта перестройка? И, естественно, будет искать виноватых. А вот тут-то и найдутся «друзья народа», которые охотно подскажут, кто во всем виноват, да и научат, что делать. И будет дальше жить этот обманутый (кем?) человек, взращивая в себе семя ненависти, озлобленности, безрассудности. Из этих зубов дракона проступают лишь кровь, хаос и беспощадная гражданская вражда. И ведь таких семян — миллионы…
Горько сознавать, что наше общество, едва освободившись от старых догм, уже успело одурманиться новыми! Стремясь к свободе, плюрализму, отвергая лживые официозы, многие люди и не заметили, как вместо обещанного плюрализма мнений в обществе возникает новая монополия. монополия на самое святое, на то, во что верили и на что надеялись целые поколения прогрессивных людей в России — на демократию, на свободу. И особенно тревожно, что демократия и свобода для иных перестают быть светлой идеей, образцом для построения нашего общества, а все более превращаются в инструмент политических игр. Столетиями демократия сплачивала людей, снимала конфронтацию в обществе. История наглядно показывает, что демократия, которая разъединяет людей, подрывает государственность, ведет к конфронтации — это не демократия. Как раз это-то и есть обман народа, разрушительный экстремизм под ее маской.

Самое тяжелое, на мой взгляд, разочарование, которое испытывают сейчас истинные демократы — это эволюция нашего демократического движения. Сегодня, к примеру, извращены и активно используются в недостойной политической возне гуманистические сахаровские идеи прав человека, свободы и братства. Яркие личности, истинные демократы духа все более вытесняются демократами фразы, толпы и политической конъюнктуры. Теми, кто не хочет участвовать в починке нашего общего корабля, а создает лишь панику на борту, крича, что корабль тонет, и что это даже хорошо. У этих «друзей народа» нет уже конструктивной, сплачивающей людей, общественные группы и народы, программы. Есть только тщательно разработанные планы ликвидации, разрушения, уничтожения, роспуска и т. д. и т. п. Спокойные, рассудительные, умные речи, вселяющие в людей надежду, вытесняются злобными, резкими, бессодержательными и бездоказательными, способными сделать наше уставшее общество еще более ожесточенным, нетерпимым, разрушающим все и вся.

Одновременно навязываются абстрактные, нереальные схемы, слепо скопированные с чужого опыта, оттуда, где бы-ла совершенно иная история и иные общественные условия. Инструментами борьбы переродившихся демократов стали общественное недовольство и слепая вера людей в некоторых лидеров.

Но ведь это тупиковый путь! Все это наше общество уже проходило! Мое глубокое убеждение: российский народ велик и достоин лучшей доли. Но равно как и отдельный человек, пусть самый хороший и достойный, когда он подвергается огромным испытаниям, когда доброе, созидательное начало заменяется злым, разрушительным, становится больным и опасным для себя и других, так и народ наш, измученный и разуверившийся, кое-кому выгодно превратить в обезличенную массу, в толпу. На волне общественного недовольства, на гребне толпы приходили к власти самые кровавые диктатуры. Если толпа во имя демократии убивает и насилует, громит и разрушает, то надо ясно представлять, что она убивает и насилует демократию, громит и разрушает то «светлое будущее», к которому мы так и не можем никак прийти.

Так не пора ли каждому из нас, здравомыслящих людей, если мы действительно чувствуем гражданскую ответственность за будущее своей страны, сесть и ясной головой обдумать, откуда мы ушли, как шли, к чему пришли и куда пойдем дальше? Несмотря на широкий разброс мнений в среде политологов относительно развития процессов перестройки и судьбы демократии, в одном они едины: при такой тактике, которую избрали нынешние демократы, вполне реальны ситуации, когда уже не будут нужны ни демократия, ни рыночная экономика, ни вообще какая-либо конструктивная программа.

И мы увидим новую, но достаточно стандартную для таких ситуаций метаморфозу; пришедшие к власти демократы, готовые сейчас костьми народа лечь на пути «грозящей диктатуры Центра», вдруг станут горячими сторонниками порядка, дисциплины, стабильности. Неудивительно; ведь это будет уже их порядок! И пусть не надеются многие честные люди, что не будет тогда погромов инакомыслящих, в первую очередь — коммунистов. Будут. У каждого политического явления и процесса есть своя логика: зная ее, можно предвидеть, как будет развиваться процесс в будущем. Несерьезно полагать, что злобные, проникнутые ненавистью речи так и повиснут в воздухе в случав победы тех, кто их произносит.

Сама жизнь, реальность, казалось бы, должны убедить людей в необходимости сотрудничать. Но всякие ли люди и всегда ли способны воспринять эту необходимость, увидеть реальность?

Итак, время, когда судьба перестройки зависела от результата противостояния левых и правых, сил нового и старого (реформизма и консерватизма), прошло. Ныне она зависит от противостояния конструктивных (центристских) и деструктивных (крайних) сил. Мыслящему человеку сегодня крайне важно понять, какие же скрытые пружины подтолкнули демократические процессы к такому результату.

У наших «левых» изначально был выбор двух линий поведения. Либо сотрудничество с реформаторским центром, влияние на его политику, объединение вокруг проводимых реформ. Пришлось бы тогда, естественно, идти на компромиссы и делить ответственность перед народом. Либо — оппозиция, противостояние, причем с очень удобной тактикой — выдвижением заведомо неприемлемых для партнера требований и безудержной критикой, критикой, критикой — без конца!

Как вы думаете, читатель, кто и когда произнес эти вот знаменательные слова: «Страна находится в слишком тяжелом положении, чтобы позволить себе играть в какие-то оппозиции, противостояния, блокирования и т. д. и т. п.»? Горбачев? Лукьянов? Полозков? Не угадаете — Гавриил Харитонович Попов! И было это сказано всего лишь 2 года назад, на первом Съезде народных депутатов СССР, В речи, где было впервые объявлено о создании межрегиональной депутатской группы (см. – «Известия», 29.05. 1989 г.; с. 2).

Прочтите еще раз эти слова. И, думаю, мы вместе спросим: что же, положение в стране настолько изменилось к лучшему, что теперь уже можно позволить себе играть в «оппозиции, противостояния, блокирования»? Если нет, то где же логика? Логика в том, что наши «левые» уже давно выбрали другой путь — тот самый. который так осуждал Попов.

Спросите теперь сами себя: не в том ли причина наших сегодняшних бед, что мы раскололись, разошлись по разные стороны баррикад, когда так необходима была совместная работа? Я для себя, после долгих и мучительных раздумий, однозначно ответил: именно в этом! И убежден, что истинные демократы, те, кто искренне стремится к гуманному обновлению общества, стали заложниками этого ошибочного, а теперь уже и преступного, выбора. Азарт борьбы за власть затмил разум многих достойных людей, начинавших как демократы, превратил их в тех, кто ради призрачной цели идет на-пролом, кто готов сделать заложниками своего выбора миллионы человек.

И все же я уверен, что История многое простит нашим демократам, спишет на революционное нетерпение и т.п. Только вряд ли история оправдает их за позицию по отношению к Союзу. Эта позиция качественно иного рода, чем все, что делалось демократами ранее. Миллионы наших соотечественников, россиян, которые по подсказке демократов сказали на референдуме «нет» Союзу — на вашей совести, на совести предавших, по существу, демократию, наше великое государство, перестройку. Может ли быть более тяжкий проступок, чем покушение на уничтожение собственного государства?!

Союз — это не империя, не детище тех или иных партий. Союз, как и Россия, веками создавался великими стараниями народов, желающих жить вместе. Россия — это нечто большее, чем РСФСР. Величие нашей родины, России — в Союзе, в ее цементирующей, укрепляющей Союз роли. Так повелела История: нет и не может Выть России без Союза и Союза без России. Для тех, кто играет национальными чувствами россиян, «суверенитет России» — это один из способов взятия власти, перемещения ее из одних рук в другие. Фактически «парад суверенитетов» — это вариант борьбы за власть. Ни кто бы не победил здесь, проиграет наше государство, проиграет народ.

Словом, с горечью необходимо признать, что наши демократы стали деструктивной силой. Миллионы сограждан по старинке принимают их за истинных демократов, «прогрессистов», противников командно – бюрократической системы, борцов против привилегий, несправедливости и т. д. Увы… И все же лучше сбросить пелену самообмана и иллюзий сейчас, когда еще не поздно, чем потом, мгновенно и массово прозрев, мучиться всю оставшуюся жизнь стыдом за ошибочно сделанный выбор.
Особенно опасна сейчас конфронтация России с Центром. Она тем более опасна и неестественна, что, с одной стороны, играет на руку сепаратистам всех мастей (в том числе и внутрироссийским), а с другой, просто, не может закончиться победой демократии. Армия, госбезопасности, финансовая система, внешняя по литика — все это в руках Центра. Так стоит ли провоцировать жесткий курс центральной власти? Ради чего? Что бы где-то в конце концов торжествовать свою пиррову победу?!

Между тем против Центра развернута небывалая пропагандистская война. Возьмем, к примеру, «Радио России». Весьма талантливо и искусно оно вслед за своими вдохновителями создает ат мосферу непримиримого противоборства «хорошей» России и «плохого» союзного Центра. Среди множества прог рамм и манифестов, зачитанных по «Радио России», начисто отсутствуют программы согласия и консолидации: центристов туда не приглашают. Видимо, боятся нарушить черно-белую картину политической схватки. «Российские демократы — Союзные партократы: кто кого?»

Нигде больше не встретишь сегодня столь самоуверенных и. не уважающих иное мнение деятелей, как в лагере демократов. «Кот не может быть хорошим… — с точки зрения мышей!» Эта реплика из детского мультфильма о вечном противостоянии кота Леопольда и мышей как нельзя более точно характеризует отношение национал-демократов к любым реформам, в том числе ры ночным, которые проводит и собирается проводить Союз. Любые инициативы Центра отвергаются с порога: народ заранее настраивают против них.

И не толь ко инициативы Центра! Отброшены соб ственные решения о верности Союзу, о разграничении полномочий, о Союзном договоре. Уверен, что и новый, выстраданный в бесконечных переговорах меж ду суверенными республиками проект Союзного договора будет отвергнут на ционал-демократами. В их планы создание какого бы то ни было Союза уже не входит. Национал-демократы панически боятся непопулярных решений. Их кредо ясно выразил Р. И. Хасбулатов; «Мы предложили союзному правитель ству такой порядок: Центр централизованно повышает цены, а республики сами выдают людям компенсацию». На кого рассчитана эта логика? Вы приходите к стоматологу удалять зуб: вас встречают два врача — один выдирает зуб, другой делает обезболивающий укол. Какой врач лучше?

Как видим, в своем стремлении сохранить популярность в народе нынешние российские лидеры» похоже, презрели даже безотлагательные рыночные реформы, не желая принимать на себя хотя бы долю ответственности за их проведение. Б. Н. Ельцин — единственный из руководителей республик, так и не подписавший межреспубликанское соглашение о реформе цен. И его можно понять: своим высоким авторитетом он прежде всего обязан общественному ореолу правдолюбца, борца с привилегиями, пострадавшего от сил зла, но в итоге иа волне народной поддержки побеждающего их. Ставший пленником своего популизма Ельцин и повышение цен —. вещи несовместимые. Я, признаться, очень сомневаюсь, нужна ли вообще ему и всем национал-демократам рыночная экономика. Ведь если, скажем, она нужна Назарбаеву, то он ради этого с самого Начала и сотрудничал с Центром, а не занимался конфронтацией. Потому-то Казахстан и ушел далеко вперед по сравнению с изнуренным, расколотым и уставшим российским обществом.

Так что же тогда происходит в этом нашем российском обществе? С каким феноменом политической его жизни мы сегодня столкнулись?

Мне думается, он не нов. И имеет прямое отношение к проблеме власти. Власть — самый сильнодействующий нар-котик. Ее можно использовать по-разному. Во-первых, в целях личного обогащения. Примеров тому мы знаем предостаточно. Во-вторых, в целях служения об-ществу. Например, лидер, пришедший к власти, чувствует свою ответственность перед страной и пытается сделать все, чтобы вывести ее из кризиса. Такими лидерами были Ф. Рузвельт, де Голль, таким думаю, является и Горбачев, Таким лидером мог бы стать и Ельцин. Указанные два типа использования власти называют ся инструментальными: власть здесь используется как средство.

Но она может быть и самоцелью политика: добиться власти как таковой. Люди в чем-то не реализовавшие себя, довольствуются властью, как игрой. Для них власть и борьба за ее обладание и осуществление — игра. Азартная притом. По-литики-авантюристы особенно любят иг-рать во «власть». Но когда они выигрывают, проигрывают целые народы. Как политолог я хорошо понимаю, к примеру, чувства Гдляна на многочисленных, митингах с его участием: его власть над толпой приверженцев — того же ти-па, что и господство над подследственными, которой он был лишен. Различное отношение к Гдляну приверженцев и заключенных не меняет характера власти. Более того, толпу приверженцев можно даже призвать к оружию и бросить, как пушечное мясо, на противника. Только вот неужели мы созданы быть рабами, периодически лишь меняя господина наших душ?1 Какой же, на мой взгляд, должна быть конструктивная программа действий общества и его руководства? Кратко изложу основные пункты:

Первый шаг уже сделан: высказана под держка обновленному Союзу на референдуме 17 марта. Второй шаг — заключение Союзного договора с четким разграничением пpав республик и Союза. Третий шаг — принятие Программы на ционального согласия: мораторий на «Ненасильственные формы насилия» (кампании гражданского неповиновения, голодовки, политические забастовки и т. д.), создание коалиционного правительства на широкой основе; обязательство партий, групп и лидеров воздерживаться от требований чьих вы то ни было отставок, от любых действий, способных внести рас кол в общество. Первейшая предпосылка любых реформ — общественная стабильность.

Четвертый шаг — осуществление согласованной республиками и не противоречащей Программе Национального согласия рыночной реформы. Избрание Президента РСФСР — только после четкого разграничения полномочий сторон. Убежден, такая программа не только способна избавить нас от возможных по трясений, но и вполне реальна. Необходимо только избавиться от злобы, ненависти, враждебности, переоценки (или недооценки) собственных сил. Понять, что не победа одних над другими, а общая победа, общее согласие, политический компромисс приведут нас к благополучию. Если и демократы окажутся способными на это, я готов взять назад всю свой критику, которую, думаю, они сегодня справедливо заслужили.

Б.ТОЛЧИНСКИЙ,
политолог, аспирант кафедры теории управления и советского права СЭИ.

Минувшим летом Ольга Погодина-Кузмина и я договорились об интервью. Для меня было честью, что интервью берёт моя коллега, писательница, книги которой высоко ценю и от души рекомендую. Она прислала вопросы, я на них ответил. Получилось много, св. авторского листа, и вскоре выяснилось, что для публикации интервью необходимо разделить на две части. Одна из них, меньшая, появилась в “Литературной газете”, другая, большая, в журнале “Аврора” (ссылки ниже и в меню ИНТЕРВЬЮ). Кое-что подверглось редакционным правкам.

Кроме того, из текста выпал большой и важный фрагмент про обструкцию “Божественного мира” и самого автора. Нет, никакой цензуры! Скорее, самоцензура: я сам согласился убрать его из интервью, когда услышал из трёх друг от друга независимых и глубоко мной уважаемых источников соображение, что разговоры об обструкции обычно ведут обиженные на весь мир графоманы, а серьёзным писателям не подобает их вести; случайный же читатель газеты или журнала, впервые встречающий автора, не знающий истории его работ и не владеющий контекстом, так и подумает: раз автор пеняет на обструкцию, то это графоман.

Да, в самом деле. Поэтому принципиальный фрагмент об обструкции из интервью исчез, его нет ни в “ЛГ”, ни в “Авроре”. Но в полном варианте текста он остался, и теперь я публикую как раз этот вариант. Теперь – совсем другая ситуация для автора и книг. Я нынче не в том положении, чтобы бояться обвинений в графомании. Да и вообще, о чём мы говорим! Всегда есть кто-то, кто считает любого пишущего человека графоманом. Если вас никогда, ни разу не обзывали графоманом, значит, вы ничего и не написали!

Даже общепризнанные гении не избежали этого удела. Лев Толстой считал графоманом Вильяма Шекспира, а Святослав Логинов – самого Льва Толстого. Но где Шекспир, где Толстой и где Логинов? Меня с достоверностью называл графоманом один саратовский автор, выпускающий где-то раз в месяц новые, но трудноотличимые одна от другой книжки про магов и про попаданцев. Да, вы не ослышались: он – называл – графоманом – меня. Ну и пусть называет, если это его греет. Человек в своём праве.

Я же всегда исхожу из того, что мой читатель – думающий и взыскательный, готовый разбираться, прежде чем судить. Этот читатель владеет контекстом. А если ещё нет, то обязательно захочет овладеть. Моему “Божественному миру” уже более четверти века. Времени разобраться, что это такое, было с избытком. И особенно в уходящем году, когда появились новые книги, открылся сайт с подробнейшими сведениями о проекте и сам автор много писал о труде своей жизни.

Так что читайте интервью без изъятий, каким оно получилось. По-моему, реально интересным! Ещё тогда, в августе, у меня было грустное предчувствие, что это моё первое писательское интервью окажется и единственным. Поэтому отвечал словно в последний раз! Что в контексте моих проблем со здоровьем даже более чем оправданно. Но если не в последний, если судьба даст шанс на жизнь и захотите взять ещё, я буду рад. Достойные темы для беседы есть всегда.

А пока читайте это, здесь весь текст. Там и о книгах, об истории, политике, взаимоотношениях писателей-читателей, о мире и о том, что всех нас ждёт. Для меня оно – пик года, также венчающий его финал.

* Сокращённый текст интервью публиковался в “Литературной газете” и в журнале “Автора”.

– Вы политолог, специалист в теме общественных отношений. В какой момент и почему вас увлекла с этого пути литература?

Для меня это две колеи одного пути. Интерес к литературе и политике развивался параллельно. Мой дед, герой Великой Отечественной войны, после выхода в отставку работал полиграфистом и собрал огромную библиотеку. В ней было всё – от античной классики до последних советских новинок. И я это читал, а научился читать очень рано. Больше всего меня занимала история, сначала читал детские исторические романы, потом книги для подростков и для взрослых. Таких книг издавалось немало, все достаточно высокого качества. В СССР умели «фильтровать контент», к истории относились с почтением, топтаться на ней не позволялось, случайные люди к написания книг по истории не допускались. А там, где история, практически всегда и политика, разъединить их невозможно.

Например, читая «Спартака» Джованьоли, нам вольно или невольно приходится разбираться, кем были рабы Рима и что такое сам Рим, что есть империя, свобода, воинская доблесть, честь, достоинство, патриотизм. Так одни книги увлекают за собой другие. Где Джованьоли, там и Аппиан, Тацит, Плутарх. И везде есть политика! Даже в самых сентиментальных романах о любви Антония и Клеопатры без политики не обойтись: всё тот же Рим, но старше и сильнее, и Египет, для римлян уже сказочно древний, чудной, в последний миг своего величия. Если мы хотим понять, что их связало, а потом разъединило и в конце концов связало вновь; если мы горим желанием не просто прочитать роман, а вкусить все прелести и горести далёкой от нас эпохи и её людей; если мы надеемся увидеть мир их глазами и понять, что двигало великими, что, собственно, сделало их настолько великими, что мы их помним до сих пор, они и их свершения нас вдохновляют – если мы хотим всё это, то нам без политики никак не обойтись. Без психологии, культурологии и географии. Всего того, что Арнольд Тойнби определял как «Постижение истории». На самом деле всё это одно и то же, и литература учит понимать политику, а политика – литературу. Мало кто из современных комментаторов так грамотно и глубоко понимает политику, её законы, её дух, самую её суть, как понимал Лион Фейхтвангер, великий немецкий писатель, чьи книги в СССР были практически в каждой интеллигентской семье.

А помните «Проклятых королей» Мориса Дрюона? В позднем Союзе мы за ними гонялись, мы обожали эти книги, и они того стоили. История, политика, интриги, войны, страсти – всё мастерски замешано, всё на высочайшем уровне! Вот настоящие «игры престолов», в отличие от новомодных злобных сказок Джорджа Мартина, где вся «политика» нелепая и фэнтезийная, то есть по сути – никакая. Инфантильная литература, в числе прочего, отличается от настоящей тем, что даже не пытается понять и осознать реальный мир, она надеется сбежать из него и забрать с собой читателя.  Она не учит ничему, а лишь демотивирует. Я с ужасом смотрю на тех читателей (и авторов! как правило, у нас это одни и те же люди), кто всё глубже погружается в искусственные эскапистские миры, живёт ими, а в реальный мир возвращается лишь для исполнения физиологических потребностей. Когда реальность всё-таки возьмёт своё, столкновение получится жестоким. Для некоторых станет шоком, что реальное зло многолико, его невозможно сразить заклинанием, магический кинжал не помогает против тьмы и хаоса на улицах родного города, а огнедышащий дракон живёт внутри каждого из нас, и то, как мы его используем, зависит лишь от нас самих.

– Как возникла идея создания «Божественного мира»? Какую цель вы намечали, когда брались за этот масштабный труд, и достигли ли ее?

Эта идея вызревала годами. Очевидно, так у многих авторов: чем больше читаешь и чем старше становишься, тем лучше понимаешь – это всё не то! Сколь бы ни был прекрасен написанный кем-то шедевр, чего-то важного ему недостаёт. И постепенно возникает понимание: так, как ты хочешь, чтобы было написано, за тебя никто не напишет, ты должен сделать это сам, по-своему. Создать то, чего не создали другие. Не потому что они были в чём-то хуже, совершенно нет. Просто они жили в другое время в другом мире, у них были свои цели и задачи, но ты живёшь здесь и сейчас, и у тебя – свои цели и задачи. Главное – осознать и распознать их, разглядеть своё призвание, а потом не бегать от него, но настойчиво идти ему навстречу, откликаясь на его зов.

Мне помогло необыкновенное стечение обстоятельств. Мы люди одного поколения – думаю, Вы хорошо меня поймёте. Когда началась горбачёвская «перестройка», я был «юношей, обдумывающим житьё». И к тому же, политически активным юношей, как сейчас сказали бы, гражданским активистом. Учился на экономиста и журналиста одновременно, так как обе эти профессии казались очень важными и нужными в то переломное время. Мои заметки, очерки и статьи – да, уже вполне серьёзные, объёмные статьи на темы истории и политики – публиковались в областной, а затем и в центральной прессе ещё в советское время. Статью «Выбор» о демократизации и демократах, приуроченную к памятному референдуму о сохранении СССР (17 марта 1991 года) читал и обсуждал весь город. Я был одним из самых молодых публицистов «Известий», «Века», «Независимой газеты».

Но вот однажды мой наставник в журналистике, прочитав очередной материал, бросил задумчивый взгляд на газетную полосу и огорошил меня вердиктом: «Тебе здесь тесно. С такими мыслями нужно идти в науку».

А я как раз закончил институт и получил диплом экономиста. К тому времени, это уже 1990 год, стало очевидно: плановая экономика, которой нас учили, отходит в прошлое. Вопреки заветам классика, теперь политика решает, какой быть экономике. И как раз в это время в нашей стране появилась принципиально новая дисциплина – политология. В СССР она тоже была, но под прессом «марксистско-ленинской философии» и «научного коммунизма». То есть идеология, всесильная, потому что она верная, подминала под себя науку, которая – будучи наукой! – вечно во всём сомневается. Мне выпал шанс поступить в новую аспирантуру уже конкретно по политическим наукам. Успешно защитив в 1994 году кандидатскую на тему «Политический компромисс», я стал одним из первых дипломированных политологов в нашей стране и первым – в Саратовской области.

Там же, в МГИМО, где защищался, я получил ряд лестных предложений о работе в Москве. Но по семейным обстоятельствам был вынужден вернуться в родной Саратов, где работы по специальности мне не нашлось. И единственным способом сохранить квалификацию, продолжить профессиональные изыскания и воплотить свои идеи в жизнь стал… литературный труд! И надо было как-то выживать.

Сначала писал фэнтези, потом – фантастику, причём фантастику чем дальше, тем серьёзнее. В ту пору поднимался книжный бум, писателей ценили и платили адекватно, с отношением к учёным не сравнить. Я никогда не забуду, как Олег Новиков, ныне великий и ужасный владетель книжного гиганта “Эксмо-АСТ”, сам угощал меня, молодого автора, чаем и склонял к сотрудничеству. Во второй половине 90-х у меня вышли 5 книг, все были нарасхват. Одновременно выходила публицистика – как в местных, так и в федеральных изданиях.

Но занявшись писательством, я же не перестал быть учёным! Скорее даже наоборот: всё, что оказалось невозможным воплотить в окружающей нас реальности, прекрасно прижилось в альтернативной! В художественной книге автор сам себе хозяин. Все политические идеи, альтернативные модели, сценарии и реконструкции, компромиссы и конфликты, перемирия и войны, идеологические и этические дилеммы, институты власти и их взаимоотношения, интриги и схватки за ключевые посты, публичная и подковёрная борьба, роль общественного мнения, и так далее, и тому подобное, всего не перечислишь – и всё это, что, естественно, относится к работе политолога, есть в «Божественном мире», авторском проекте моей жизни, и конкретно в трилогии «Наследники Рима».

Полагаю, главным триггером «Божественного мира» стало для меня крушение СССР. Страна, в которой я родился и которую любил, не собиралась умирать, когда я только входил во взрослый мир. За нею была – и осталась – правда мировой истории. Но всё-таки великая советская империя погибла. Это случилось даже не из-за предательства: оно стало следствием, а не причиной. Причиной же явилась жесточайшая разруха в головах людей. Я наблюдал её воочию и сам чуть было не поддался ей. То, о чём писал Булат Окуджава:

Вселенский опыт говорит,  
что погибают царства  
не оттого, что тяжек быт  
или страшны мытарства.  
А погибают оттого
(и тем больней, чем дольше),
что люди царства своего
не уважают больше.

Эту разруху в головах тщательно пестовали и разжигали все годы пресловутой «перестройки». И когда СССР погиб, её стали сливать в книги, заражая ею и читателей, миллионы наших соотечественников. Чтобы на новом историческом витке повторить «удачный» опыт разрушения, теперь уж и России.

Можно ли этому противостоять? И есть да, то как? Что может сделать учёный, публицист, писатель? Вот вопросы, которыми я задавался постоянно. Тогда же, в 90-х, укрепился мой особый интерес к эпохе Поздней Античности, самой прекрасной и самой трагичной в истории; она же стала для меня и самой любимой. Это время триумфа и падения Римской империи. Все ли великие империи обречены погибнуть и оставить за собой руины? Или в истории всё может быть и по-другому? (Спойлер: только по-другому и бывает! Все великие империи рано или поздно «переформатируются» и возрождаются – важно научиться узнавать их в новом облике.)

Я был одним из первых аналитиков, кто провёл множественные параллели между V веком в Римской империи и постсоветским временем, в котором мы живём. Чуть позже именно этот век, вернее, его сердцевина, эпоха Аэция, Галлы Плацидии,  Аттилы, Гейзериха и Майориана, станет отправкой точкой всех альтернативно-исторических развилок «Божественного мира». Для героев моей эпопеи крушение Римской империи, гораздо более жёсткое, чем оно было в писаной истории, такая же «родовая травма», как для самого автора – развал Советского Союза. Понятно, что все исторические аналогии условны, но «Божественный мир» даёт автору и его читателям возможность разобраться, что в судьбе величайших империй предрешено и неизбежно, а что ещё можно предотвратить или исправить.

– Как бы вы определи жанр этой эпопеи?

Четверть века назад, когда я начинал работу над «Божественным миром», ответ на этот вопрос казался очевидным: жанр – альтернативная история (АИ). В ту пору книг АИ было немного, жанр был очень уважаем. Но в наши дни это мало о чём говорит: «альтернативной историей» всё чаще называют то, что не имеет к ней отношения – попаданческий трэш, инфантильную фэнтези всё с теми же «попаданиями в историю», дикую конспирологию в духе Суворова (Резуна), а то и вовсе – «новую хронологию» Фоменко-Носовского.

– А на самом деле? Что такое, по-Вашему, альтернативная история и чем она отличается от обычной?

В первом приближении АИ отвечает на вопрос «что было бы, если бы наша история в какой-то момент времени пошла по иному пути». Например, что было бы, если бы Цезарь не пал от кинжалов убийц в мартовские иды. Или если бы Наполеон выиграл битву при Ватерлоо. Или, не дай Бог, во второй мировой войне наша страна потерпела поражение, а победу одержали Германия и Япония.

На самом деле всё куда сложнее (и гораздо интереснее!). Я пишу об этом в большой статье «В лабиринтах альтернативной истории», которая опубликована в журнале «Наука и жизнь». Полную версию статьи можно прочесть на моём авторском сайте[1]. В ней предлагается для нас принципиально новое – и оно же классическое, в духе исторической традиции – понимание АИ. Я ставлю во главу угла не «точки развилки», когда что-то и где-то в истории пошло не так, а сами АЛЬТЕРНАТИВЫ, т.е. внятные, целостные, проработанные модели исторического развития, образы реальности, которые в нашем мире не воплотились в жизнь, хотя основания к этому были. Например, «Божественный мир» – это реальность, в которой крушение Римской империи в Европе и её возрождение в Северной Африке повлекло за собой отказ от христианства как государственной религии; на смену ему пришла другая, альтернативная.

Моя концепция АИ переводит акценты с формы на содержание, с инструментария на смыслы, с внешнего на внутреннее – на оригинальность, достоверность и реалистичность, на значение альтернатив истории для нас, живущих прямо здесь и сейчас. Эта концепция решительно отсекает от АИ всевозможную спекулятивную и манипулятивную литературу. Таким образом, альтернативная история рассматривается не как трэш для «молодых и талантливых авторов», которые в школе прогуливали уроки истории и теперь отыгрываются на ней за счёт читателей, а как интереснейший, необычайно перспективный феномен на стыке науки и массовой культуры.

Возвращаясь к Вашему вопросу о жанре «Божественного мира»: да, это альтернативная история в том классическом понимании, о котором мы говорим: она предлагает АЛЬТЕРНАТИВЫ. Причём не только история: различные альтернативы там повсюду – в географии, религии, экономике, военном деле, технике и технологиях, биосфере, самом образе жизни и, конечно, в политике.

Например, Италия стала островом, отгородившись каналом, а затем и проливом от захваченной варварами Европы. Аватарианство, новая альтернативная религия, выросшая непосредственно из древнеегипетского генотеизма; в отличие от христианства, аватарианство ставит во главу угла не спасение души, а Маат, «божественный порядок», то есть благо государства. Новое имперское величие, в котором Рим есть тело, Эллада разум, а Египет душа: за сотни лет после АИ-развилок всё это слилось воедино, и появился совершенно новый исторический организм. Он могуществен и вместе с тем зависим: от своей идеологии, тем более всесильной, потому что жёстко подавляет все другие, и от своего «ресурсного проклятия». В его политике правление аристократов уживается с демократическими выборами делегатов от народа; император-фараон, земное божество, служит для подданных живой иконой; учёные иереи отвечают за судебную власть, а посвящённые жрецы Творца являются тайными хранителями государства. Всё вместе – теократическая монархия, причём вполне себе конституционная, уважающая права квиритов, свободных и цивилизованных граждан. Хотели бы вы жить в такой и править миром? Или не хотели бы? Мне важно, чтобы люди задумывались над подобными вопросами, читая мои книги.

Мне важно создать мир множества альтернатив, который органично вырастал бы из нашего, был его плоть от плоти – и одновременно иным, своеобычным, непохожим, по-своему зловещим и по-особенному притягательным. Я убеждён, что лишь в свободном состязании альтернатив родится истина и каждый сможет сделать верный выбор.

Понимаете, альтернативная история, как инструмент и элемент фантастики, формирует новую реальность, создаёт ткань мира и выступает триггером описываемых событий. Но в самих событиях нет ничего фантастического! Они не более фантастичны, чем события из исторических романов. Фантастика – надёжный способ преодолеть событийные рамки реальной истории и выстроить альтернативную вселенную. В этой АИ-вселенной действуют все те же законы физики, химии, биологии, географии, общества; она отличается от существующей только картиной мира и событийным рядом. Да, она вымышлена, но не фантастична; это мир, который мог бы состояться «здесь и сейчас», если бы история пошла по иному пути.

Остаётся ли при этом автор фантастом? Да, конечно, я фантаст постольку, поскольку фантастика – мой метод построения реальности. Как Большой взрыв, создав Вселенную, на этом завершает свою роль, так и в АИ-вселенной «Божественного мира» фантастика, создав её, передаёт эстафету реализму. Сами романы – исторические, а не фантастические. Их герои – нормальные живые люди, такие же, как мы, не эльфы и не орки; у меня нет ни зомби, ни пришельцев, ни драконов. Вообще ничего сверхъестественного, требующего отдельных фантастических допущений. Объединяет героев одно: они так или иначе борются за власть, любовь и свободу, и в этой борьбе каждый платит свою цену. На мой взгляд, «Божественный мир» – прежде всего историческая, политическая и психологическая драма, так бы и определил его жанровую принадлежность.

– Расскажите об основных книгах цикла.

Сейчас «Божественный мир» состоит из трилогии «Наследники Рима», множества продолжений (повести, новеллы, рассказы, зарисовки, черновики романов), над которыми я работаю, и того, что называю инфраструктурой цикла: различные статьи, вики-энциклопедия, карты и схемы, в общем, всё то, что помогает лучше понимать этот мир.

Трилогия «Наследники Рима» – фактически один большой роман, связанный сквозным сюжетом, общими локациями, идеями и героями. При этом книги трилогии получились непохожими одна на другую.

Первая книга «Нарбоннский вепрь» – о борьбе молодого варвара за свободу для себя и своей маленькой страны против огромной и грозной Империи. Казалось бы, какой знакомый, прямо-таки архетипический сюжет, путь героя по Кэмпбеллу. Но произведений об этом – сотни и тысячи, сюжет настолько избит, что превратился в штамп, клише, ради такого не стоило бы весь огород городить. Нет, «Божественный мир» – это история о том, как заветная свобода служит искушением и оборачивается иллюзией; это также история о том, как честный варвар за свою свободу расплачивается; об ошибках, испытаниях, взрослении и превращении инфантильного варвара в ответственного государя своей страны и политика имперского масштаба; вот это, собственно, и есть одна из трёх главных историй трилогии.

Вторая главная история имеет сильный гендерный подтекст. Она начинается ещё в первой книге, а во второй приходит к кульминации. Всё дело в том, что цивилизованная Империя – мир гендерного равенства, точь-в-точь такой, к какому мы идём под знаменем набирающего силу феминизма. А противостоящие имперцам варвары – понятно, мир патриархальный. Когда эти миры сталкиваются, когда вместе с этими мирами сталкиваются политические амбиции и древние предрассудки – не миновать беды! Я сам сторонник равноправия, вне всякого сомнения. Но в книгах вы найдёте доводы как за него, так и против. Решайте сами, что вам ближе. «Боги выбирают сильных» – роман о том, как главная героиня, пресыщенная аристократка, женщина-политик, борется за власть и вместе с тем за справедливость, за любовь, за лучший мир, в своём понимании этого мира. Она мучительно ищет собственный путь, ошибается, спотыкается, доходит до имперского олимпа и в конечном счёте находит в себе силы преодолеть самое себя.

И третья книга, «Воскресшие и мстящие», третья главная история – именно, история воскресшего героя, «Мефистофеля наоборот», что вечно проповедует свободу, благо и добро… и вечно творит зло. В «Наследниках Рима» ведь не две стороны, а три: не только имперцы и варвары, но также те, кто встаёт между ними, сталкивает, ссорит, разжигает костры иллюзий и не даёт жить в мире. Оглянитесь вокруг и увидите сами: эти фанатики-манипуляторы одинаковы повсюду, что в альтернативной реальности, что в нашей. Они скармливают людям, своим орудиям и жертвам, отравленную надежду. На крыльях свободы приносят лишь хаос и тьму, и отчаяние. «Создают пустыню и называют это миром», – говорили римляне, а вслед за ними повторяют в моих книгах их наследники.

Оговорюсь, что такое моё понимание книг, как автора; у читателя может быть своё.

В третьей книге сходятся все главные истории. Я повторяю: фактически «Наследники Рима» – единый большой роман, и если уж читать, то целиком всю трилогию, причём в новой расширенной редакции 2020 года. Она существенно отличается от первых книг, появившихся ещё в 1999 году.

– Вот как, это не один и тот же текст? В чем разница между редакциями?

«Божественный мир» – живой организм, он растёт и развивается по собственным законам, работа над ним продолжается все эти годы. Я постарался учесть пожелания читателей, уточнить и обновить тексты, в чём-то усилить, насытить новыми смыслами. Исправлений и добавлений множество, от косметических до концептуальных, от имён, названий и стилистики до самого устройства мира. Кое-где вставлены целые сцены; другие, наоборот, сокращены; переписаны и передвинуты из книги в книгу главы, и т.д. Неизменным остаётся только сам сюжет, так как он и есть история, которую я должен рассказать. Чтобы перечислить все отличия уже трёх редакций (1999, 2017, 2020), нужно было бы писать отдельную статью. Отвечу на примере. Это пример Фортуната, ключевой фигуры «Божественного мира», отца-основателя возродившейся в Африке Римской империи.

В первой редакции (1999) Фортунат – легендарный персонаж наподобие библейского Моисея, организатор нового Исхода, проведённого под чутким руководством неких Высших сил. Такова была легенда, которую иные читатели приняли за саму альтернативу. Но нет, альтернатива в другом!

Во второй редакции (2017) Фортунат обретает реальные очертания, получает имя Гай Аврелий и конкретную эпоху, когда жил; но старая мифология остаётся.

Наконец, в третьей (2020) редакции Гай Аврелий Фортунат – подлинное историческое лицо в Риме середины V века, возможно, сам император Майориан. Он счастливо избегает гибели, в итоге побеждает варвара-временщика Рицимера и лично убивает короля вандалов Гейзериха. Причём действует Фортунат не в отрыве от событий писаной истории, а прямо в ней, меняя её своими решениями и поступками.

Так мифология псевдо-исхода уступает место крови, слёзам и поту реального изгнания римлян из захваченной варварами Европы. Затем – реколонизация Африки, сражение с сахарской пустыней и её преображение, освоение новых источников энергии и переустройство мира под себя[2]. Никакие «высшие силы» не нужны для этого. В обновлённом «Божественном мире» нет места магии, нет даже намёка на неё, она здесь просто не нужна, она излишня. Всё, что происходит, совершают сами люди своими руками, это их подвиг, а не чьё-то чародейство. Такова действительная предыстория событий цикла, из которой вырастает и сама история.

Двадцать лет от первой редакции к третьей – путь от фэнтези, пусть и эпического, к эпической драме. Мир совершенно человеческий, он не родился из ниоткуда, наоборот, этот «Божественный мир» оказывается вросшим в реальную историю ещё глубже и крепче, чем наш. Уже хотя бы потому, что многие загадки истории и науки – загадки нашего мира – там успешно раскрыты. Скажу больше: я использую «Божественный мир» как площадку для «тестирования» всевозможных идей, научных и около-. Там, в альтернативной реальности, это безопасно, здесь от этого никто не пострадает.

Итак, под старыми названиями книг – новое содержание. Вернее, совершенно обновлённое. Разница как между первыми моделями айфона и последней. То есть, конечно, можно пользоваться и первыми моделями, но лучше всё-таки последней, наиболее продвинутой.

– Выскажу своё мнение – мне кажется, Ваш цикл попадает между двумя мишенями. Читатель, который хочет больше узнать об античном мире, только запутается, изучая «альтернативные» карты, несуществующие государства и выдуманных героев. Он мало что поймёт. Читатель, который достаточно хорошо знаком с историей античности, не будет понимать, зачем ему читать вымышленную историю, когда можно погрузиться в оригинальные тексты Плиния, Тертуллиана или Иосифа Флавия. Кто читатель «Божественного мира»? Вы задумывались об этой проблеме?

Задумывался, и не раз. Для меня это не столько проблема, сколько решение. Вернее, возможность, которую грех упускать. За двадцать, уже больше, лет со времени выхода первых книг цикла я успел хорошо узнать своих читателей, разобраться, кто они и что им нужно, чего ищут в книгах. Со многими знаком лично. Обратите внимание: это не родственники и друзья, чьи мнения порой пристрастны в пользу автора. Нет, всё это люди, с которыми я познакомился на почве общих интересов.

Мои читатели очень-очень разные, но одно общее у них всё-таки есть: они, как правило, не входят в какие-либо политические, литературные, фанатские и прочие тусовки. Они – сами по себе, и притом настроены достаточно критично, почему и держатся особняком. Я называю их независимыми читателями. Для большинства из них «Божественный мир» – не только и даже не столько цикл про вымышленных римлян и таких же варваров, сколько путеводитель по живой истории и политике, отчасти фантастике. Где есть всё то, что интересно им в истории, но не разбросано по странам и эпохам, а собрано в одной эпохе, в одном целостном сюжете, усилено и актуализировано.

Они понимают, что для добросовестного автора нет особой разницы между «реальной», то есть писаной, известной человечеству историей, и историей «альтернативной», вымышленной автором для своих книг. Если альтернативная история проработана на совесть, если она реалистична, убедительна и увлекательна, читатель также разницы не видит.

Важное преимущество автора альтернативно-исторических произведений заключается в том, что он может взять у писаной истории именно то, что ему нужно для построения своего сюжета. Абстрагироваться от мелкой, посторонней суеты, которая обречена закончиться ничем, и сосредоточиться на главном: идеях, конфликтах, характерах.

В «Божественном мире» вы сразу попадаете и в Египет, и в Рим, и в языческую Европу, и в прошлое, и в современность – такую современность, какой она вполне могла бы стать. Вы встречаетесь с историей, но в новых, непривычных для неё сочетаниях. Вы узнаёте в героях что-то знакомое (у всех есть исторические прототипы!) и смотрите, как они решают вечные вопросы мира и войны, любви и власти, свободы и господства в совершенно новых обстоятельствах.

Грань между писаной историей и альтернативной крайне тонка и условна. По сути, разница добротных исторических романов и классических альтернативно-исторических – только в том, что действие первых происходит в мире, созданном историей, а действие вторых – в авторском мире. Вымысел присутствует в больших количествах и там, и там, и нельзя сказать заранее, где больше. Этим летом я прочёл несколько новых романов о Древнем Египте, которые у нас проходят по графе исторических, и был в ужасе от передёргиваний, пошлости и отсебятины. Похоже, что для авторов подобных книг древность – только декорация, экзотика, способная привлечь читателей, но за нею – пустота! При чтении ловил себя на мысли, что у меня, в АИ, тот же Египет более живой и настоящий, чем в этих как бы «исторических» романах.

Вы говорите про мишени, и Вы, конечно, правы: мой цикл попадает между них. Но ведь между этими мишенями – совсем не вакуум, даже не ниша, а огромное, многообещающее и пока что малоосвоенное пространство! Это пространство для всех, кто любит твёрдую, классическую АИ без «попаданцев», трэша и показного пафоса, исторические и авантюрные приключения, хитрые, закрученные политические интриги, жёсткую психологическую драму с неоднозначными героями и без подыгрываний им со стороны автора. Это пространство для умных женщин и, конечно, для мужчин, которые уважают умных женщин: в «Божественном мире» женщины действуют наравне с мужчинами, причём задумывалось это тогда, когда идеи гендерного равенства были далеко не в тренде. Это и пространство для всех любителей античности, Древнего Египта, Эллады, Рима и Византии. Собственно, у меня он и представлен, «Новый Рим», «альтернативная Византия», какой она могла бы стать; есть также множество аллюзий и с Россией, и с СССР, и даже с США.

Иначе говоря, это пространство поиска альтернатив. Если читатель несведущ в истории и далёк от неё, ему, конечно, лучше предпочесть иные книги. Равно и читателю-догматику, который всё и всегда знает заранее, такому настоящие альтернативы точно не нужны, его предел – косплей, рефлексии и имитации. Между прочим, не случайно на «профильных» форумах АИ так много «заклёпочников», гуру ТТХ, доскональных знатоков старых мундиров, орденов, знамён – и так исчезающе мало тех, кого в истории прежде всего интересуют сами люди, а не их заклёпки. Я встречал самых разных читателей.

Моя особенная гордость – читатели, которым «Божественный мир» помог полюбить историю и открыть её заново. Таких знаю пятеро, с троими из них знаком лично. Их пример показывает, что приобщиться к истории можно по-разному. Можно – читая древних авторов, можно – с помощью писателей, рассказчиков и интерпретаторов, таких как Лион Фейхтвангер и Иван Ефремов, а можно – создавая новые миры и предлагая альтернативы, которых не было в истории (но могли быть!), решая задачи, которые она решить не смогла. Между этими подходами противоречий нет, они дополняют друг друга. Это одна классическая традиция и разные формы её реализации. Я считаю себя последователем того Иосифа Флавия, который сам творил историю в начале нашей эры, а потом её описывал, и того, о ком так ярко рассказал Фейхтвангер; и самого Фейхтвангера, и Ефремова, и Тойнби, и Дрюона, многих-многих, кто также занимался популяризацией истории.

Для думающего, критически настроенного читателя важно не то, чтобы художественная книга строго соответствовала «букве» истории. Для него важнее «дух». Если этот «дух живой истории» в книге присутствует, он увлекает читателя и заставляет забыть о несуществующих государствах и выдуманных героях. Эти государства и герои обретают плоть и кровь, становятся реальны. Таковы книги моего любимого современного писателя Гая Гэвриела Кея, они считаются фэнтези, но по сути это настоящая АИ. Правда, Кей упростил себе задачу, отказавшись от собственного оригинального мира, сделав кальку с нашего. Я поступил по-другому: разработал авторский мир, который естественным образом вырастает из нашего и целиком на нём основан. «Божественный мир» – это не сказочное Средиземье или Земноморье, или Вестерос, это, повторяю, НАШ земной мир, каким он вполне мог бы стать, если бы история сложилась по-другому.

Выше Вы спрашивали о цели моего труда, достиг ли я её. Популяризация истории, а также политики, психологии, научной фантастики – вот моя первая цель. Синтез новых альтернативных моделей развития государства и общества – цель вторая. А третья – это новые ответы на загадки истории и вызовы нашего времени.

Можно ли достичь такие цели за одну жизнь? Я сомневаюсь. Это и не нужно. Важнее движение к ним. Моя задача как учёного и писателя – создать мир-платформу для идей и альтернатив в истории, причём не только римской, но египетской, еврейской, эллинской, европейской и всеобщей. Эта задача в целом решена. Меня не станет – «Божественный мир» останется, спутать его будет невозможно ни с каким другим (а кто понимает и читает, и не путают). Наступят времена, когда он превратится в популярную площадку для дискуссий, ролевых и интеллектуальных игр, статей, исследований и экранизаций.

– Писатель так или иначе находит круг единомышленников, участвует в премиях и конференциях. С каким литературным сообществом Вам по пути – с историками, фантастами, сочинителями фанфикшен или, возможно, политическими публицистами?

Со всеми, кого Вы перечислили, и не только с ними. Вы знаете, весной прошлого года я впервые после многолетнего перерыва оказался в Москве, там в течение двух недель встречался с очень разными людьми из всех этих сообществ. А потом ещё был в длительной поездке осенью, в Москве и Петербурге. Всего не меньше полусотни встреч. И на каждой такой встрече находились интереснейшие темы для общения! В этом не моя заслуга, а специфика труда моей жизни: какими-то своими гранями «Божественный мир» затрагивает самые многообразные области реальности. Кому-то интересен именно Египет или Рим, кто-то профессионально занимается политикой, историей, фантастикой, другим важно разобрать по винтику устройство АИ-вселенной, иным, наоборот, хочется больше узнать людей, и так далее. Я чувствовал себя вполне комфортно на каждой из этих встреч, и мои симпатии, моя поддержка на стороне всех, кто занимается полезным делом творчества и просвещения.

Понимаете, проблема ведь не в том, с кем по пути мне. Проблема в том, кому по пути со мной, кто поддержит меня и мой труд. С этим, не скрою, огромные сложности. Когда первые книги цикла только появились (1999), их прочли, хорошо встретили и сразу номинировали на разные премии. Я даже об этом не знал! Узнавал потом, случайно, много лет спустя.

Но это оказались мои первые и последние номинации. Когда книги прочли внимательнее и разобрались, что они такое – или же, напротив, когда решили, что такой литературы у нас быть вовсе не должно – началась полоса обструкции. Она продолжается и поныне. Обструкцию не склонны признавать, но факты говорят за себя. Сообщества, которых Вы упомянули, делают вид, что таких книг и их автора в природе нет, не существуют. Борис Толчинский и «Божественный мир» превратились в фигуры умолчания. За двадцать с лишним лет – ни единой профессиональной рецензии. Да что там рецензии – ни малейшего упоминания в газетах и журналах. Отзывы – только от читателей; но даже количество и качество этих отзывов никого не смущает, они игнорируются, и обструкция продолжается. Это наше интервью – первое и единственное.

Красноречивый пример: все мои собеседники в Москве и Питере знали обо мне и моей работе либо потому, что помнили книги ещё с 90-х, когда они издавались массовыми тиражами, либо потому, что познакомились со мной в сети. И всё! Больше узнать было неоткуда, других источников информации о моих работах просто нет. Или сведения в интернете недостоверные, в лучшем случае копипасты устаревших материалов. Читатели находят книги сами или по наводке автора.

Но автор «Божественного мира» не может быть знаком со всеми своими читателями. Мои книги адресуются широкой аудитории и, соответственно, нуждаются в широкой выборке читателей. Чтобы полюбить эти книги или же, напротив, возненавидеть, нужно, для начала, знать об их существовании, понимать, что это такое, кому и зачем нужно. И вот с этим колоссальная проблема все 20+ минувших лет, а особенно теперь, после выхода новых книг 2020 года. Если прежде обструкция была тихой и ползучей, почти незаметной, её пытались как-то оправдать тем, что «новых книг нет» (хотя они были!), то теперь, когда книги точно есть, и книги новые, они перед глазами, они во всех интернет-магазинах – эта обструкция сделалась тотальной и демонстративной, тем более нелепой оттого, что никакие разумные причины для неё не просматриваются.

Я бы ещё понял, если бы автор был асоциальным типом, скандалистом, экстремистом, писал что-то откровенно маргинальное, полностью оторванное от реальности, демонстрировал враждебность всем сообществам, приличиям, обычаям. В подобном случае обструкция, наверное, уместна. Но здесь всё с точностью до наоборот! Обструкцией моих работ занимаются как раз те люди, которых я поддерживаю всей душой, со многими знаком ещё с времён ФИДО (любительской сети, где общались энтузиасты до эпохи интернета), ценю и уважаю их работу. Между нами нет неразрешимых противоречий, мы вместе делаем одно большое дело, и каждый его делает по-своему. Я не гонюсь за славой лично для себя, но мне принципиально важно, чтобы «Божественный мир» перестал быть фигурой умолчания, а его потенциальные читатели получали актуальную и достоверную информацию о моих работах. Позвольте, наконец, самим читателям решать, нужно им такое или нет!

И знаете, что любопытно? Среди людей, устроивших эту нелепую обструкцию, большинство исповедует либеральные взгляды, негативно относится к СССР и его порядкам. Особенно не нравится советская цензура. Действительно, Главлит – совсем не то, чем мы гордимся, говоря о временах СССР. Но даже в Советском Союзе, при всей идеологической цензуре тех времён, настолько тотальной обструкции не было. Если писателя не жаловали в «Октябре» у Кочетова, он мог быть принят в «Новом мире», у Твардовского, и наоборот. В конечном счёте не цензоры, редакторы и критики, а сами читатели решали, за кем правда жизни и искусства.

Сейчас же мы имеем сеть взаимосвязанных изданий, переплетённых, как грибница, в ней часто действуют одни и те же люди и тусовки. Идеологических различий между ними нет, а есть огромное желание, как выразился мой намного более компетентный в этом мире коллега, «удерживать свою поляну» и никого «постороннего», тем более с масштабными, амбициозными проектами, на эти «поляны» не пускать. Так обструкция, начатая кем-то одним, подхватывается всеми. Даже не столько по умыслу, сколько по инерции: если о таком-то авторе никто не пишет и не говорит, то и мы не будет, нам это зачем? А поток авторов велик, разбираться, за кем правда, некогда и нет особого желания. И люди, всем естеством своим ненавидящие цензуру прежнего режима, сами становятся такими цензорами, что советский Главлит отдыхает. Злая ирония ситуации в том, что судьбу моих книг решают люди, которые по своему образованию и воспитанию, занятиям и увлечениям страшно далеки от тем «Божественного мира». Такие темы им чужды, как чужд сам автор. А то, что автор не сдаётся и свой труд не предаёт, лишь усугубляет неприятие.

Отчасти, впрочем, я могу эту обструкцию понять. При всём, по большей части, ритуальном, нытье о «книжном кризисе», существующее положение устраивает всех, кто варится в этом котле годами (и уже десятилетиями). И даже если не устраивает – они привыкли, притерпелись, не готовы ничего менять. Считают себя гуру не только в том, в чём действительно разбираются, но вообще во всём, с чем сталкиваются. И как за эти годы и десятилетия замылился их взгляд, не замечают. Как изменился мир, какие появились новые читатели и почему, куда уходят старые – тем более не замечают. Не хотят задумываться над реальными причинами проблем и обсуждать их. А когда всё-таки пытаются обсуждать, то сами друг друга не слышат. Отучились разговаривать всерьёз, вот и не слышат. Печальное зрелище!

Главные же причины книжного кризиса в том, что литература (фантастика как наиболее близкий мне её сегмент), вместо того чтобы открываться новому стремительному миру, всё более закукливается, уходит в себя, прячется от мира в башнях из слоновой кости. Отсюда и магизм, и эскапизм, и инфантилизм. Отсюда все наивные, нелепые попытки отгородиться от всего, что ну никак не умещается в привычные «форматы». Отсюда и обструкция книг и авторов, которые приходят в литературу с принципиально иными задачами: не прятаться в ней от проблем реального мира, а с её помощью эти проблемы решать.

Я сознаю, что «Божественный мир» – это вызов. Принять его – значит признать, что и у нас в России способны создавать масштабные, реалистичные альтернативные миры. Принять его – значит признать, что может быть иная фантастика (а она у нас почти вся уже детская, подростковая и/или эскапистская, для взрослых, не желающих взрослеть). Принять этот вызов – также значит признать, что автор с подобным проектом способен «вылупиться», словно чёрт из табакерки, и помимо всех конвентов, мастер-классов и тусовок, просто потому, что так сложилась жизнь. И вот это последнее, признать, «как что-то такого масштаба прошло мимо нас», сложнее всего. Я знаю это не только по собственному разумению, но и из первых уст, от весьма авторитетного в русской фантастике человека, единственной претензией которого к «Божественному миру» и его автору было: «Почему же вы не сделали всё это через нас!».

Ещё раз: потому что так сложилась жизнь, у всех она складывается по-разному. К одним и тем же горизонтам ведут разные пути. Нет ни какой-либо гордыни, ни особенного умысла в том, что я пошёл своим путём. Он ничем не хуже и не лучше всех других. Лион Фейхтвангер и Иван Ефремов, также избравшие собственный путь, неоднократно подвергались обструкции, их подчас не понимали и не принимали коллеги и соотечественники, но это не мешало им создавать книги, которые так много значат для читателей. Их пример внушает оптимизм, и для меня огромная честь, когда мой «Божественный мир» сравнивают с их книгами.

– Вы не считаете, что с тех времён слишком многое изменилось в обществе и в литературе?

Безусловно. У нас настолько упала, даже не упала – обвалилась! – значимость писательского труда по сравнению с временами Фейхтвангера и Ефремова, что образовалась пропасть между людьми, для которых писательство стало родом частного предпринимательства, и теми, для кого оно сохраняет изначальный смысл. Первые пекут книжки словно пирожки, неотличимые один от другого, и точно так же, как пирожки, скармливают потребителю. Лет десять назад я встретил в «Живом журнале» коллегу, который не помнил имена героев собственной книги и не мог даже сказать, о чём она. И разве он такой один? Но если для самих авторов все книжки на одно лицо, то для их читателей тем более!

И такие авторы, и их читатели, как правило, не в состоянии понять, как какая-то книга, или цикл книг, может иметь своё лицо и собственную биографию, и оставаться для писателя делом всей жизни. Хотя в истории мы тьму примеров слышим подобных книг и книжных циклов, – собственно, их и сберегает в памяти читателей история, – это никак не укладывается в писательство как бизнес-модель. Соответственно, писатели-бизнесмены воспринимают писателей классической формации даже не как коллег с иными взглядами, подходами и пр., а как нелепых чудиков, которые растрачивают силы-время-деньги зря и которых нужно или перевоспитывать, или, если уж они чересчур упёртые, то отсекать и игнорировать как социально чуждый элемент.

Я полагаю, эта пропасть будет только расширяться. Создателей и потребителей книг-пирожков становится всё больше. Они размножаются почкованием, плодя под себя новые ниши, площадки и даже жанры, такие как LitRPG, книги-игры.

Но, и это очень важно понимать, в информационном веке писатели классической формации вовсе не обречены на обструкцию и прозябание. Наше спасение – не в государстве: книги для сегодняшнего государства, в отличие от нефти, газа, телевидения, интернета, даже шоу-бизнеса, значит слишком мало. Спасение в самих читателях: новых, ищущих познания, и хорошо забытых старых, ушедших за познанием в Non/Fiction, документальную прозу, или вовсе переставших читать, так как чтение в их глазах утратило свои смыслы. Необходимо эти смыслы возрождать, перепрошивать до новых требований века.

Я двадцать лет не устаю повторять: в современном мире, полном бесконечных развлечений, книга не должна становиться лишь одним из них! Это её губит. Как развлечение, как жвачка для мозгов, книга не выдерживает конкуренции с модными гаджетами, играми, сериалами, комиксами, кино и интернетом. Любое опрощение и опошление, обрушение планки качества – гибельно для книги! Она способна выиграть в нашем веке только за счёт собственной ценности как интеллектуального продукта. Книга должна быть пищей для ума и предлагать думающему читателю то, что ему важно и полезно, содержательные альтернативы развлечениям. Как видите, и тут мы вновь пришли к альтернативам.

– Назовите три весомые причины, по которым необходимо прочесть «Божественный мир»?

Полагаю, после нашей беседы эти причины очевидны. Читать «Божественный мир» определённо стоит, если вы:

– хотите разобраться, чем «дышит» история и как работает политика; что такое власть, как она раскрывает лучшее и худшее в людях; какой бывает любовь между мужчинами и женщинами разных культур; что несёт с собой любовь к свободе; и чем порой приходится платить за любовь и свободу;

– не удовлетворены окружающим миром, пытаетесь понять, как и почему он таким получился и куда теперь катится, имеете трудные вопросы к истории и надеетесь спросить с неё ответы;

– ищете альтернативы тому, что было, и тому, что есть; хотите разобраться, на чьей стороне правда, и выбрать свою сторону.

Иными словами, если вы находитесь в поиске чего-то нового, оригинального и необыкновенного, но вместе с тем знакомого, надёжного, на что можно опереться – в «Божественном мире» всё это найдёте. Получите ответы на свои вопросы, и ещё больше вопросов родится. А также, я надеюсь, получите удовольствие от мира и рассказанной в книгах истории.

13 августа 2020 г.

[1] https://boristolchinsky.ru/alternatives/.

[2] Подробнее о том, как это всё происходило, см. таймлайн-реконструкцию альтернативной истории «Божественного мира» на https://boristolchinsky.ru/info/timeline/.