Легендариум

Римлянин

Он знал, что боги — не чудовища.

Боги — Юпитер, Юнона, Меркурий, Венера, Марс и прочие — в незапамятные времена сразились с чудовищами Земли-Геи и победили. Потом боги создали людей по своему образу и подобию, а сами удалились на Олимп. Побеждённых чудовищ загнали под землю — в Аид и Тартар, чтобы они не могли досаждать ни богам, ни людям.

Что же делают они здесь? Грядёт новая война за власть над миром?

Он смотрел на них, не в силах отвести взгляд, и густые черные волосы, словно живые змеи, шевелились на его голове. Неизбывный ужас сковал его уста и члены, но не разум. Он был бесстрашен, как всякий настоящий римлянин. И он был мудр, как подобает вождю древнего народа горцев.

Правда, в Египте он встречал звероголовых идолов, которых туземцы почитали за богов. Но что взять с египтян — они же варвары! Их лучшие века давным-давно прошли, оставив только пирамиды. Какой разумный человек поверит, что боги — это птицы, змеи, крокодилы, спустившиеся к нам с небес?

Нет, настоящие боги — это люди, вознёсшиеся на небеса. Или вознесённые волей других богов, в знак их благодарности за подвиги, свершённые здесь, на земле. Красивые, могучие, бессмертные — но люди, такие же, как все. Он тоже мог бы стать одним из них, если бы родился Александром. Или Цезарем. А может, даже Августом…

Когда он сказал об этом победоносному Октавиану, молодой Гай Юлий Цезарь лишь с усмешкой посмотрел на товарища:

— С чего ты взял, что я хочу быть богом? Я не велик в сражениях, как Марк Агриппа, и не избранник муз, как Меценат. Моя судьба скромна — я призван оправдать доверие отца, великого Цезаря, и вернуть Римской республике славу, порядок, мир. Другой судьбы мне не нужно! Я не хочу быть ни царём, ни богом римлян, и тебе не советую, амориец.

Как же, не хочешь, кто бы мог поверить… То был его последний разговор с лукавым триумфатором, который не наденет царского венца, но подомнёт под себя весь Рим и все свободы римлян. «Амориец», — так, впервые за годы их дружбы, назвал его Октавиан. Что значит — не римлянин, не свой, чужой.

Это он-то — для Рима — чужой?!

Ему не было и семнадцати, когда началась его служба у великого Цезаря. Преследуя Помпея, вместе с Цезарем он вступил в блистательно-лживую Александрию, где на его глазах впервые воссияла звезда юной царицы Клеопатры. Затем был Рим, и мартовские иды, кровь на пурпурной тоге императора, и снова кровь — кровь сторонников и противников Цезаря, его убийц и убийц его убийц… Он участвовал в битве при Филиппах на стороне Марка Антония. Затем под началом Октавиана, молодого Цезаря, своего ровесника, громил пиратов Помпеева сына Секста. Наконец, вместе с молодым Цезарем вновь вступал в Александрию и своими собственными глазами наблюдал романтический конец Клеопатры, а с ней и всех Лагидов, и всего Египта.

Но вот войны, терзавшие Римский мир без малого два столетия, как будто завершились. И он, всю сознательную жизнь отчаянно сражавшийся за Рим и сам считавший себя римлянином, вдруг услышав из уст друга-триумфатора одно лишь это слово — «амориец» — всё сразу понял, вышел в отставку и возвратился к своему народу, туда, где был рождён в семье вождя.

Он плыл из Александрии домой и думал, что Рим, та единственная родина, которую он признавал, от него отвернулся, а великая империя Рима, за которую он проливал кровь, выкинула его, как старого, наскучившего пса.

А ведь он чувствовал себя в расцвете сил и был готов на подвиги, достойные Тесея с Геркулесом.

Он и вообразить себе не мог тогда, что новая, уже третья в жизни родина ждёт его впереди. И что именно ей суждено стать для него настоящей. А скажи ему тогда, что империя, которую он на этой новой родине создаст, превзойдёт величием и мощью не только его Рим, но и Египет фараонов, и Персию царей, и даже мировую державу Александра Македонского — он ни за что бы не поверил! Тем более, он не поверил бы, что будет богом сам! Причём не вместе с Юпитером, Юноной, Марсом и остальными олимпийцами, а вместо них.

Но и тогда, и сейчас он ни о чём таком не помышлял. Сейчас он смотрел на чудовищ. Они возникли вдруг из ниоткуда, вмиг окружили его и заговорили с ним, представившись не кем-нибудь — богами!

Амориец

Во времена суровые и отдалённые, когда молодое человечество уже успело познать очарование семи чудес света; когда таинственная страна, что лежит по обоим берегам полноводного Нила, уже клонилась к своему упадку; когда другая чудесная страна, страна богов, героев и мыслителей, явив напоследок миру величайшего завоевателя всех времён и народов, покорилась воле властительного Рима; когда, наконец, этот новый повелитель Ойкумены неожиданно стал обнаруживать в самом себе черты грядущего разрушения — в эти смутные времена на полуострове, который с давних времён эллины называли Анатолией, то есть «восточной землёй», в Памфилии, среди гор Западного Тавра, жил народ, считавший себя счастливейшим на свете.

То были греки, потомки Геракла, Тесея и Ахилла, и римляне, наследники Энея, Ромула и Тарквиниев. В горах они искали и находили спасение от лжи беспокойного мира.

Так жили эти люди в собственном мирке на перекрёстке враждующих цивилизаций, пока события удивительные и неожиданные не заставили это племя стремительно ворваться на главную арену мирового театра.

Главным героем предстоящей исторической драмы суждено было стать их вождю. Его истинное имя затерялось в пламени Катаклизма. Нам он известен под именем Фортунат, что означает «счастливый». Народ даст вождю такое имя, ибо под его началом люди, и прежде боготворившие мудрого и справедливого вождя, вскоре совершат поистине великие деяния.

А родился он немного севернее, во Фригии, в городке Аморий. Со временем люди, признававшие Фортуната своим вождём, стали называть его и самих себя аморийцами. Сначала ему это не нравилось, ведь он по-прежнему считал себя римлянином. Но потом привык, смирился, согласился. Аморийцев становилось всё больше и больше.

С тех пор, как он вернулся из Александрии, минули три десятилетия. Двенадцать детей родились у Фортуната, шесть сыновей и шесть дочерей, достойных отца; в иные часы, гуляя по горам и размышляя о жизни, он, возможно, задумывался, не божественным ли провидением исполнено его земное существование, не служит ли прожитое всего лишь испытательной прелюдией к предстоящему.

А может, он и не думал ни о чем таком, ибо забот у вождя хватало. Во всяком случае, Фортунат не мог не изумиться всей силой своей души, когда в один чудесный миг солнечный свет померк вокруг него, отступая перед неизмеримо более могучим сиянием. Посреди сияющей неземным светом сферы оказался он, Фортунат, а его окружали двенадцать сущностей, представших в облике известных по древним мифам сверхъестественных созданий.

Откровение

«Приветствуем тебя, Фортунат!»

Кто это сказал? Птица, похожая на орла, вздымающая крылья в бушующем пламени? Или трёхглавый пёс со змеиным хвостом? А может быть, конь с торсом и головой человека? Кто обращался к нему — феникс, цербер или кентавр?

А может, это говорил сфинкс — существо с телом льва и головой человека? Или единорог — олень с козлиной бородкой, ногами антилопы, львиным хвостом и длинным рогом, вырастающим изо лба?

Собравшись с духом, он начал отвечать им, но успел произнести только два слова:

— Моё имя…

«…Канет в Лету, как и вся твоя предшествующая жизнь. Отныне твоё имя Фортунат, с ним ты войдёшь в историю».

А теперь кто? Какое из созданий говорило с ним?

Саламандра — ящерица, похожая на человека, среди языков огня? Грифон — существо с головой и крыльями орла и телом льва? Дракон — ящер с орлиными крыльями, чешуйчатым телом, львиными когтями, раздвоенными языком и хвостом? Пегас — конь с лебедиными крыльями? Химера — существо с головой и шеей льва, туловищем козла и хвостом змеи, раздвоенным на конце в форме стрелы?

Здесь был даже кракен, тварь из моря, гигантский спрут со щупальцами — как он попал сюда, на сушу, в горы? Но это было лишь одно из множества чудес.

Двенадцатым, последним, было диковинное существо с телом петуха, мелкой змеиной чешуёй, орлиными лапами, когтями и клювом, крыльями летучей мыши и длинным змеиным хвостом, скрученным «мёртвой» петлёй и раздвоенным на конце в форме наконечника боевого копья. Позже Фортунат узнает, что эта тварь — симплициссимус.

Казалось невозможным свести эти создания, такие разные, всех вместе. Фортунат подумал поначалу, что стал жертвой сомнительной шутки кого-то из небожителей, возможно, самого молниеносного Юпитера, — ибо кому ещё под силу собрать в одном месте такой сонм чудовищ? — но мифические звери взаправду говорили с ним, их речь была осмысленной. И он внезапно понял, что они не раскрывают пастей, чтобы произносить слова, и слов-то не было — голос сверхъестественных существ сам собой звучал внутри Фортуната, наполняя вождя аморийцев естественным смыслом происходящего.

«Не страшись нас, вождь. Мы посланы к тебе и твоему народу единственным и всемогущим демиургом, создавшим землю, человеков и всё Сущее, которого мы почитаем Владыкой, а вы, смертные, будете называть Творцом-Пантократором, дабы явить Его волю и принять покровительство над чадами Его».

Он и не думал убегать от чудищ. Сказать по правде, он их ждал: он ждал чего-нибудь, что изменит его жизнь раз и навсегда, вернёт ей смысл и вновь поставит цель, ради которой стоило бы жить, любить, творить, сражаться, побеждать.

А голос продолжал:

«Довольно людям измышлять себе ложных богов, в неразумии своём избирать ложных врагов и ложных друзей. Довольно судить о неподсудном. Довольно проводить жизнь, дарованную Владыкой, в дерзком противлении Его священной воле. Отныне тщете мира настаёт конец. Вы, Богопросветленный вождь и Богоизбранный народ, при нашем покровительстве, воссоздадите Цивилизацию с чистого листа. Волею Владыки, да будет так!»

Слова-мысли изливались в сознание Фортуната, и не было сил, не было воли перечить, бояться, даже изумляться. Была данность, и было понимание, что это всё всерьёз, что это всё меняет. Что это всё меняет не только для него, не только для его народа — для всех под этим солнцем. Для всех — и навсегда. Упреждая вопросы смертного, существа продолжали просветлять его:

«Мы, кто волею Владыки предстал перед тобой, суть совсем не то, что ты можешь увидеть глазами. Ты видишь сфинкса — но это не тот Сфинкс, что возвышается у Пирамид, и не тот, кто задавал вопросы Эдипу. Ты видишь цербера — но он не сторожил, не сторожит и не будет сторожить царство Аида. Ты видишь химеру — но не её сразил Беллерофонт. Ты видишь пред собою то, что можешь увидеть; наш истинный облик никому из смертных не дано постичь. Мы явились существами из ваших земных мифов, дабы охранить тебя и твой грядущий мир от порочных измышлений, от уподобления нас людям, животным или камням.

Мы, — те, кого Владыка именует Советниками, — Младшие Боги, боги-посланцы, аватары Творца. Неизмеримо далёк от вас Он, для смертных вовсе недоступен; лишь через нас, аватаров Его, тебе и твоим преемникам суждено общаться с Ним.

Один из нас будет царить над миром в течение года, затем передаст бразды божественного покровительства другому: Кентавр — Церберу, Цербер — Саламандре, Саламандра — Грифону, и так далее, пока не пройдут все двенадцать. На тринадцатый год Феникса снова сменит Кентавр, Кентавра — Цербер, и так далее, и так далее, и так далее…»

Вот так вещали боги-аватары Фортунату, просветляя его. Картина грядущего миропорядка постепенно обретала в его мозгу свои естественные очертания.

Наконец, он услышал:

«Тебе построишь корабли, посадишь на них людей твоего народа, и вы отплывёте к своей новой родине. С того момента, когда последний твой корабль покинет берега Памфилии, и до явления новой родины, минуют ровно двенадцать дней. Это время станет концом привычного тебе мира. Волею Владыки мы сотворим для Богоизбранного народа новый мир — мир, в котором ты и твои наследники будете единственными хозяевами. На новой родине ты встретишь туземцев и обратишь их в Истинную Веру; эти люди станут младшими братьями и сёстрами твоего народа. Все остальные обитатели Ойкумены останутся варварами.

На новой родине ты создашь Империю, более великую, чем Атлантида, более чудесную, чем Египет, более могучую, чем Рим. Ты дашь своей Империи устройство, культуру, знание. Тебе и твоим преемникам не придётся искать запретное — через тебя мы сами вручим народу Империи всё положенное. Все нужные ответы ты отыщешь, обращаясь к нам.

Ты станешь первым императором своей Империи. Тебя будут почитать как бога, земное воплощение одного из нас, аватаров. Твоих преемников также будут почитать земными богами; в каждом из них воплотится один из нас. Ты и твои преемники будут единственными богами, обитающими среди смертных, и слова «всякая власть — от бога» обретут зримое воплощение.

Мы будем покровительствовать не только императорам, но и подданным Империи в отдельности. Провидение само определит, кто из нас кому будет покровительствовать.

Нам, богам-посланцам, от вас, людей, не нужно ничего. Молите нас, но не молитесь на нас. Тельцов и злато оставляйте себе — нам приносите деяния ваши. Воздвигайте святилища, но не нам и не Творцу нужны они, а людям. Помни: через нас Владыка избрал тебя и твой народ, но достойным этого выбора вам суждено или не суждено быть самим: мы не станем спасать тех, кто не жаждет спастись сам!»

С тем аватары, посланцы Творца, исчезли, растаяли без следа, словно и не было их вовсе.

Но Фортунат — Фортунат ни на мгновение не усомнился в увиденном и услышанном. Отныне не был он свободным вождём горцев — стал он Богопросветленным восприемником и проводником Священной Воли.

Он вернулся к своему народу и, следуя указаниям новых богов, принялся за дело. Были построены корабли и, покорные воле своего вождя, аморийцы отплыли на поиски новой родины. Конечно, не всё, что узнал он сам от аватаров, сказал своему народу Фортунат: всякому делу своё место и своё время. И не все, кто прежде почитал его вождём, пошли за ним. Фортунат таких не неволил: воистину, как изрекли аватары, нет нужды спасать тех, кто не жаждет спастись сам!

Terra Nova

Всего с Фортунатом, детьми его и соратниками отплыли из Памфилии около двенадцати тысяч человек.

Лишь только суда вышли в море, поднялся ветер, и вскоре старая родина скрылась из виду. Шла буря; но буря, как и вся жизнь отныне, была необычной: не было свинцовых туч, гонимых свирепым циклоном, не было жестоких волн, пожиравших корабли, не было даже дождя и града… Купол небес затянулся серебристым покрывалом, сокрыв солнце и луну, растворив день в ночи, а ночь — в дне; где-то вдалеке глухими раскатами громыхал Катаклизм, обещанный аватарами, да утомлённо волновалось море, покорившееся, как и люди, воле новых богов. Сущее, точно камень под резцом искусного скульптора, меняло свои очертания, являя новый мир всем, кому назначено было выжить.

И пала Александрия, и пал Рим, как некогда пали Содом и Гоморра; аватары, не будучи жестоки, как жестоки люди и прежние боги, губили не жизни, а память, — именно то, что как раз и составляет цивилизацию. Людей в Катаклизме погибло немного, не более двух или трех миллионов, важно иное: оставшиеся больше не ощущали себя римлянами, греками, египтянами в прежнем смысле этих слов. Они бродили меж развалин своих городов, оплакивали павших — но не прошлое своё; там, в прошлом, они не видели ничего такого, что стоило бы оплакивать.

Им предстояло начинать всё заново, и они не могли знать тогда, что совсем другим людям назначено вскоре сделаться господами нового мира.

Рисунок материков изменился незначительно: полоска земли, соединявшая Италию с материковой Европой, ушла под толщу вод; так образовался пролив, который потом назовут Галльским; полуостров же, превратившийся в остров, останется Италией.

Но это случится ещё не скоро, а пока, на исходе двенадцатого дня плавания, в год второй после Пришествия Аватаров, корабли Фортуната пристали к мысу, и вождь первым сошёл на берег. Он поклонился богам, направлявшим его, и поцеловал землю, которой предопределено было стать новой родиной его народа.

«Куда приплыли мы, отец?», — спросили Фортуната люди. Он указал им на руины древнего Карфагена и прибавил: «Эта земля когда-то называлась Африкой. Подобно троянцам Энея, мы достигли её, отринув павшую отчизну. Но Энею суждено было покинуть этот берег, дабы основать Римский мир. Мы же, покинув Римский мир, начнём отсюда творение нашего нового Аморийского мира».

Затаённый смысл слов Фортуната аморийцы постигли уже в первые дни, недели и месяцы жизни на новой родине. Воистину, эта земля больше не была Северной Африкой! На месте безбрежной пустыни высились неведомые горные хребты, зеленели леса, цвели луга, струились реки… Туземцы, встретившиеся Фортунату и его спутникам, признавались, что мир вокруг них изменился буквально в одно мгновение! Таково было могущество новых истинных богов, аватаров и посланцев Творца.

Фортунат открыл африканцам истину и обратил в свою веру; эти люди также стали аморийцами. Чтобы отличить пришельцев от туземцев, младших братьев и сестёр, Фортунат нарёк первых патрисами, а вторых — плебеями.

Продвигаясь дальше вглубь материка, Фортунат и его спутники обнаруживали всё новые и новые чудеса; всякое чудо объяснялось провидением богов-аватаров. Чудом из чудес нового мира явился Эфир — так Фортунат назвал третье, после Солнца и Луны, «светило», наглядное свидетельство Богоизбранности аморийского народа. Эфир, таинственная белая звезда, неподвижно висела над горой, одиноко стоящей посреди безжизненных каньонов. Это и был центр Аморийского мира — мира, сотворённого богами-аватарами. На горе, которую Фортунат назвал Хрустальной, высился циклопический Храм Фатума. Над ним и сиял Эфир, излучая таинственную энергию; невидимая глазу, она станет для аморийцев поистине Божественным даром, основой мирового жизни их цивилизации.

Империя

Фортунат счастливо царствовал двенадцать лет, создавая и обустраивая Империю аморийцев. Он не презрел культуру Египта, Эллады и Рима; напротив, стараниями Фортуната Аморийская империя стала естественной — и единственной! — восприемницей великих держав прежнего мира. Новая аморийская культура возвышалась над культурами канувших в Лету империй. Но эти культуры, как столпы, поддерживали и укрепляли её. Фортунат возводил города, осваивал земли, а главное, с осторожной мудростью приучал подданных разумно пользоваться божественными дарами.

Он прилежно исполнял всё, о чем вещали ему Младшие Боги. Кем бы ни были они на самом деле, эти новые боги никогда не обманывали его. Они давали всё, что нужно, и он не находил пределов их могуществу. Но они давали людям только то, что сами хотели дать, а у него, у Фортуната, даже и мысли не возникло сыграть в титана Прометея и попытаться взять у богов больше положенного людям.

В сравнении с аватарами прежние боги, олимпийцы эллинов и римлян, теперь казались неудачниками, позёрами и шарлатанами. Однако, как и обещали сами аватары, в новых богах не было ничего человеческого. Когда-то он высмеивал дремучую веру египтян с их поклонением зверобогам. Теперь же сам выстраивал религию, в которой боги были так чисты и сверхъестественно прекрасны, что людям оставалось лицезреть их только в облике мифологических чудовищ.

Новые боги одарили его величием, властью и мудростью, но не сделали бессмертным. И когда пришёл черед ему самому уходить к аватарам, Фортунат огласил Завещание. В Завещании содержались мысли об устройстве государства, веры и морали; не было ни одной сферы жизни, по поводу которой Фортунат не оставил бы явных и ясных указаний. И такова была освящённая богами власть этой удивительной личности, что Завещание Фортуната естественным образом превратилось в закон существования Аморийской империи и каждого её подданного.

Умирая, Фортунат передал Божественный Престол своему старшему ребёнку, дочери Астрее. Могло показаться странным, почему Великий Основатель вручил священную власть женщине, обойдя тем самым сыновей, каждый из которых был достоин милостей богов. Однако верующие в аватаров и Фортуната аморийцы не задавались подобными вопросами; им уже было явлено столько великих чудес, столько радостей познали они на новой родине, столько благ даровали им боги небесные и бог земной, что любое слово, изречённое его устами, не могло не казаться им откровением Высшего Разума.

А Фортунат, конечно, знал, что делал. Он учреждал традицию династического, а, следовательно, и политического равенства мужчин и женщин; все остальные традиции Новой Империи стали традициями неравенства.

Астрея царствовала двенадцать лет после смерти отца. Она воздвигла ему величественный Мавзолей в том месте, куда впервые ступила нога Фортуната. При Астрее Империя продолжала расширяться, подавляя сопротивление туземных варварских народов, а внутри её царили мир и согласие; на едином подъёме, сохранившемся со времён Великого Основателя, аморийцы обустраивали свою жизнь, свой новый Божественный мир.

Когда умерла Астрея, а случилось это в году двадцать седьмом, считая от Пришествия Аватаров, в молодой Империи наметился династический кризис. У августы, Божественной императрицы, не было детей, и на престол, согласно Завещанию Фортуната, вступал следующий по возрасту его отпрыск. Однако таковых имелось двое — близнецы Арей и Марсий. Между прочим, сам Фортунат, зная, что у Астреи не будет потомства, тем не менее, не оставил никаких распоряжений насчёт старших сыновей.

Он поступил так с целью испытать зрелось и верность своего народа.

Согласно Завещанию Фортуната, Божественный Престол вправе занимать лишь один человек — август или августа. Иначе и быть не могло по канонам аватарианской веры. Но близнецы имели равные права!

Арей и Марсий меньше всего желали повторения историй Атрея и Фиеста, Этеокла и Полиника, а также прочих эпигонов, разрушивших отцовское наследство в междоусобной войне. После нескольких неудачных попыток править молодой Империей поочерёдно Арей и Марсий добровольно отреклись от Божественного Престола. Оправдывая свои имена, они стали великими полководцами; стараниями Арея и Марсия в царствование их младшей сестры Береники территория Аморийской империи расширилась до размеров трети огромного материка, и новые реки Анукис и Маат составили её естественную границу на юге.

Как и старшая сестра Астрея, Арей и Марсий умерли бездетными.

Береника же, благополучно процарствовав двадцать шесть лет и пережив всех остальных эпигонов Фортуната, умерла в глубокой старости; ей наследовал её старший сын Александр, как было объявлено, пятый своего имени: полагая себя полноправными наследниками египетских фараонов, македонских царей и римских императоров, аморийские августы продолжили их сквозную нумерацию. Именно от Береники берет начало основная ветвь потомков Отца-Основателя — собственно Фортунаты, священная династия богов-императоров Аморийской империи. Другие дети Фортуната — дочери Гермиона, Макария и Алкеста — умерли бездетными, либо, как сыновья Петрей, Ираклий, Леонтий, Юст и дочь Милисса, стали основателями великокняжеских родов.

Астрея, Арей, Марсий и Береника, первые преемники Фортуната на Божественном Престоле, стали, согласно Завещанию своего отца, последними, кто обладал реальной властью. С тех пор август или августа официально почитается богом (или богиней, если это она), земным воплощением одного из двенадцати богов-посланцев (аватаров), сувереном державы, источником божественного откровения, и в этом качестве венчает всю систему власти Империи, однако фактически властью не обладает. Согласно Завещанию, Божественный император стоит слишком высоко над своими подданными, чтобы управлять ими; от его имени власть осуществляет сложный и разветвлённый государственный механизм.

Легенда о Фортунате гласит, что за минувшие столетия основы Божественного мира не претерпели существенных изменений, и он предстаёт нашему взору таким, каким его хотел видеть сам Отец-Основатель.